● Тувинские шаманы глазами чешского "магачи"

Без малого уже 20 лет чешский фотограф Станислав Крупарж ездит в Туву. О тувинских шаманах он выпускал открытки в Западной Европе. В журнале GEO несколько лет назад опубликован его фотосюжет на эту же тему. Местные жители наградили его прозвищем «магачи», то есть «людоед» — им тувинцы издревле стращали малых ребятишек. Как его угораздило заслужить такую репутацию?

— В 2002 году, когда я ближе познакомился с шаманами, мы спускались с горы, шли вдвоем. У нас не было точной карты, мы пользовались каким-то наброском, сделанным три дня до этого местными чабанами, и дошли к месту, где стояли юрты. Оказалось, что в одной из них спрятался пастух, неподалеку пасший стадо, но, увидев нас, он испугался моего вида — крупной фигуры, облаченной в шорты, длинных развевающихся волос, с блестящими очками на лице и огромным рюкзаком на спине, — и убежал. Он подумал, что я — мифическое страшилище, про которое ему рассказывала его бабушка. Парню этому, надо сказать, было 23 года, и он уже отслужил в российской армии.

— Следует сказать, что ростом вы — свыше двух метров. Как вам удалось разубедить пастуха в том, что вы не являетесь людоедом?

— Я думаю, что мне не удалось в этом убедить ни его, ни многих других тувинцев, поэтому они не хотят оставаться со мной наедине. Вообще в Туве многие, по всей видимости, думают, что я — натовский шпион, потому что менталитет тамошних жителей частично сформировался под влиянием тюркской средневековой культуры, а частично — под идеологическим влиянием советского режима. В связи с этим тувинцам трудно понять, что заставляет меня 20 лет подряд примерно два раза в год возвращаться в Туву. Страну, которая хоть и является прекрасной, но, с социальной точки зрения, весьма сложной.

Несмотря на то, что большую часть времени чешский фоторепортер, находясь в Туве, фотографирует шаманские обряды, которые начали возрождаться после распада Советского Союза, импульс к посещению столь отдаленных для чеха мест был задан, прежде всего, уникальностью местной природы.

— В первую очередь меня мотивировали горы этой части Южной Сибири, восхищение этой природой и возможность бродить целыми неделями по девственным местам, пить чистую воду из реки, которая намного шире, чем Лабе в Пардубицах. Поэтому я, отправляясь в горы, часто оставляю дома фотоаппарат, так как внимание при фотографировании рассеивается, что делает меня зависимым от вещей, которые по большому счету не столь важны. Для меня важно уже то, что я там нахожусь и передвигаюсь по горам, где можно ходить неделями и никого не встретить. Водопады и закат солнца я не снимаю, больше всего меня интересуют люди и общение с ними.

За истекшие десятилетия Станислав подружился в Туве со многими шаманами. Верит ли он в действенность магии их обрядов?

— Я на самом деле до сих пор не знаю, действует ли магия. Я отношусь к данным обрядам и ритуалам с уважением и почтением, однако очень редко обращаюсь за такого рода помощью или советом к своим друзьям из числа шаманов. У меня есть приятельница за границей, этнограф по профессии, которая прожила в Туве год, и у нее даже были амбиции самой заняться шаманизмом. Женщина эта начала там доить скот, яков, и у нее завязались отношения с местным охотником, однако она, заболев шизофренией, вернулась в Германию, так как не смогла примирить в себе два мира.

Станислав по своей природе является человеком достаточно рациональным. В Туву его влечет не поиск ответов на глубоко личные религиозные и духовные вопросы. Для него шаманство — существенная часть Тувы, связанная с ее жителями, с которыми он ежегодно встречается, так как каждый тувинец в большей или меньшей мере верит в силу шаманизма.

— Вообще-то я лично скорее скептичен в этом отношении, но, когда попадаю в переплет, как это произошло несколько лет назад — мы с моим немецким другом очутились за решеткой в Египте, — то первым делом звоню по сотовому телефону шаманке Зое Хомушкуевне Акаажык и прошу ее помочь. Я, например, обращался к ней за помощью, когда с нами случались неприятности в Ираке или в Афганистане. Она всякий раз откликалась на мою просьбу. «Побрызгаю, — говорит, — молочком, и все уладится». И до сих пор все действительно улаживалось, так что я не знаю, как все это происходит.

Станислав Крупарж ездит в Туву, чтобы запечатлеть ее жителей и жизнь, которая видоизменяется, такой, какая она есть.
— Я живу с сознанием того, что все это — в некотором роде иллюзия, потому что трудно очертить границы того, что там является исконным свойством, а что нет. Я фотографирую то, что больше всего люблю, что на меня сильнее всего действует, с сознанием того, что видимое мне в действительности никогда не исчезнет, потому как оно метаморфируется в нечто иное, что в этой жизни мне, наверное, уже не будет близким.

— Кого вы видите в шаманах?

— Я вижу в них просто тетушек и дядюшек, ранее работавших в колхозах и проживавших в Туве, изолированной от России. Они до сих пор, собираясь в русскую часть, говорят — надо в Россию съездить, а многие там так и не были. Чувство национальной идентичности в тувинцах очень развито.
Я вижу в них чабанов и колхозников тех еще времен, и это поколение шаманов, которым сегодня лет 60 и больше, я люблю больше всех остальных. Они работали трактористами, руки у них мозолистые, а последние 20 лет подрабатывают понемногу шаманством и способны смастерить колокольчики, в которые звонят, из запчастей того же трактора, или перековать орало на шаманское зеркало.
Ну, а потом есть еще шаманы нового поколения с планшетами. Эти мне уже не интересны, как и Интернет-шаманизм. Меня интересуют люди, которые живут в согласии с тайгой, с природой.

Марина Кенин-Лопсан
«Тувинская правда»