|
●
Приключения шамана в дореволюционном Томске
Интерес к алтайскому шаманству
испытывали все сибирские дореволюционные газеты, о чем можно судить по
количеству публикаций, посвященных этому уникальному явлению. Каждая
газета хоть раз в году, но писала о путешествии к «алтайским инородцам»,
о местных преданиях и легендах, связанных с шаманами. Отдельные
счастливчики смогли самолично присутствовать при проведении обряда, о
чем они писали в своих материалах. А в начале XX века настоящего
алтайского шамана удалось увидеть широкой публике — и прочитать об этом
событии в ведущей газете Томска «Сибирская жизнь».
 |
Сибиряки знакомятся друг с другом
Предыстория появления шамана в Томске такова. В 1909 году по инициативе
известного путешественника, исследователя и публициста, идеолога
сибирского областничества Г.Н. Потанина и сотрудников «Сибирской жизни»
20 февраля был организован и проведен «Сибирский вечер». Объявление о
нем можно было прочитать на первой странице газеты.
По задумке организаторов, вечер должен был теснее познакомить друг с
другом представителей разных национальностей, которые жили в Сибири бок
о бок. К выступлению были приглашены татары, якуты, монголы, буряты,
русские, а гвоздем программы обещал быть алтайским шаман, прибывший с
реки Катуни.
А.В. Адрианов, друг и единомышленник Г.Н. Потанина, сотрудник «Сибирской
жизни» и один из организаторов «Сибирского вечера», так писал о
предстоящем событии:
«Приготовления к сибирскому вечеру возбудили среди общества настолько
большой интерес, что ко мне, как одному из участников по устройству
этого вечера, с разных сторон обращаются с настойчивыми просьбами
познакомить более подробно с программой вечера.
Вполне понимая законность такого желания, охотно готов удовлетворить
просьбу интересующихся и внести к подробной программе вечера такие
пояснения, которыми она не может быть загромождена. Прежде всего замечу,
что устроители вечера с благотворительной целью не поставили себе только
одну задачу — собрать как можно больше денег. Нет, они приложили все
усилия к тому, чтобы этот вечер носил подлинную этнографическую окраску,
чтобы широкая городская публика имела возможность вынести впечатление о
некоторых сторонах подлинной жизни населяющих Сибирь народностей.
Для иллюстрации быта народностей выписаны из некоторых местностей
подлинные костюмы или сшиты по музейным образцам, а в пополнении к ним
изготовлены фотографии...
Наибольший интерес публики, по справедливости, сосредоточен на камлании,
то есть изображении шаманского священнодействия.
Шаманизм — это грубая языческая религия, некогда самая распространенная,
а теперь вымирающая и сохранившаяся главным образом у сибирских
инородцев. По воззрению шаманства, мир наполнен бесчисленным множеством
духов, добрых и злых, — в воде, в лесах, на горах, в жилищах, всюду
находятся эти духи и так или иначе постоянно проявляют свое влияние на
человека и его судьбу. Особенно опасно влияние злых духов, имеющих
стремление вредить человеку, — все неудачи, несчастье, болезни и смерть
человека насылаются этими духами. Поэтому человек должен постоянно быть
настороже, постоянно проявлять угодливость к духам и не раздражать их, а
если чем-либо прогневал, то должен умилостивить.
Шаманист, приступая к еде и питью, первую порцию, первые крошки уделяет
духу, бросая их в огонь; проезжая через горный перевал, он выдергивает
из хвоста или гривы коня прядь волос, или отрывает кусок от одежды и
привязывает их к дереву, к шесту в знак почтения, или привозит с собой
камешек, кусочек дерева и возлагает их в кучу из этого рода приношений.
Когда человек заболел, это значит, что он прогневил духа, наславшего на
него болезнь, и чтобы избавиться от нее, нужно духа умилостивить,
принести ему жертву.
Но какому же духу приносить жертву и какой жертвой смягчить его гнев,
этого обыкновенный человек знать не может. Знает это только шаман, кам.
Он, во время экстаза, обладает способностью входить в общение с духами,
узнавать, какой из них и почему послал болезнь или причинил какое-нибудь
несчастье человеку и какой жертвы требует за то, чтобы переменить гнев
на милость.
Этого мало. Шаманы обладают такой силой, что могут подчинить своей
власти духов и заставлять их служить себе, могут вести с ними борьбу и
устрашать их. Так как духи больше всего боятся плети, ножа и вообще
железа, то шаман всегда вооружен плетью, символом которой служит в его
руках колотушка; его костюм и бубен всегда увешаны множеством железок,
колокольцев, шаркунцев и побрякушек. По этим основаниям шаман и сам
становится страшен для человека, как обладатель сверхъестественной силы,
и потому вызывает в людях страх, почтение, предупредительность, опасение
чем-либо прогневить его.
Если шаман, несмотря на свою силу, не может сделать больного здоровым,
устранить несчастье, дать удачу, то это только значит, что слаб, что он
не может справиться с духом, и что для борьбы с последним нужно искать
более сильного шамана.
Когда умирает человек, душа его уходит в царство теней и продолжает свое
загробное существование с прежними страстями и потребностями, — вот
почему с покойником кладут и те предметы, в которых он особенно нуждался
при жизни. Душа умершего может являться к живым людям, может тревожить
их и причинять также разные напасти, гневаться на недостаток почтения к
предку. Отсюда вытекает сложная система похоронных обрядов, поминок,
предосторожностей и т.п.
Вот те основы, из которых сотканы религиозные воззрения шаманистов.
На сибирском вечере будет демонстрировать шаманское действие
представитель этой исчезающей религии, алтаец кам Мампыл, приехавший в
Томск из самого сердца Алтая, с реки Ашиатта, левого притока реки Катуни
(верст 50 выше реки Аноса). Ему 40 лет. Он ни слова не понимает
по-русски. Для интересующихся изготовлены фотографии с Мампыла в
профессиональном и обыкновенном костюмах».
Далее А.В. Адрианов рассказывал про другие номера, которые были
подготовлены для «Сибирского вечера»:
«Особый интерес представляет другой номер вечера — якутский сказочник.
Якутская сказка поется, но не сопровождается аккомпанементом
инструмента, как это обычно для других инородцев, и состоит из
нескольких частей — описательной и диалогов между двумя или несколькими
персонажами, различные голоса которых воспроизводит сказочник. На вечере
якут Малыгин расскажет сказку про богатыря Солнце (Кюн Эрлики багатыр).
Сначала идет описание местности, по которой едет богатырь, рассказ о
том, с какой быстротой он передвигается через леса, горы и реки, какой
он обладает мощной силой и проч. Затем происходит встреча его с могучей
силой подземного царства, богатырем Сыном дьявола (абаагы уоола), и
между встретившимися сильными богатырями происходит разговор, который
начинает Кюнь Эрлики.
Татарское отделение вечера представляет глубокий интерес и значение уже
самим выступлением мусульман, без отношения к исполняемым ими номерам.
Замкнутые до сих пор в своей жизни и ограждаемые китайской стеной
сложившихся обрядовых условий, мусульмане делают первый шаг пробить эту
стену и выступить на более широкий путь культурного развития. Очевидно,
течения мысли передовых слоев проникли и в эту замкнутую среду, достигая
глубже лежащих слоев.
Мусульмане на сибирском вечере, в свойственной им обстановке, пропоют
несколько сольных и хоровых номеров и сыграют на дудках (курай)
несколько таких мелодий, которые наиболее трогают мусульманское сердце.
Содержание всех этих песен будет приведено в программах.
Двое бурят, М.Н. Ербанов и А.Н. Хазагаев, по-бурятски исполнят три
характерных вида бурятского пения. Одна из этих песен, так называемой
иохор, обыкновенно сопровождает народный танец, в котором участвует
много людей, и поется хором. Песня сложная, с изменяющейся мелодией,
требует особой обстановки и для полного воспроизведения ее на вечере
сопряжена с неодолимыми трудностями. Другая песня представляет
импровизацию, причем певцы не знают постоянных слов, они зависят друг от
друга, от той темы, которую каждый будет давать.
Об остальных номерах вечера нет надобности распространяться — содержание
их будет приведено в программе. Могу лишь выразить сожаление, что нам не
удалось добыть для вечера киргиз, этих подчас изумительных певцов,
способных заинтересовать своим пением европейское общество. По крайней
мере в Семипалатинске с удовольствием вспоминают о концерте киргиз,
устроенном несколько лет тому назад» (СЖ. 1909. № 38).
К такой развернутой рекламе вечера публика, конечно, не могла остаться
равнодушной. Вечер был весьма многолюдным, а для тех, кто не смог
посетить мероприятие, «Сибирская жизнь» подготовила не просто отчет, а
полноценный репортаж, написанный одним из самых известных поэтов и
писателей Томска начала XX века — Георгием Вяткиным.
«На сибирском вечере»
Девятый час вечера. Зрительный зал общественного собрания и оба фойе
наполняются публикой, и сразу уже делается заметной сама собой
образующаяся
«смесь одежд и лиц,
Племен, наречий, состояний».
Бальные туалеты дам, фраки, сюртуки и студенческие тужурки чередуются с
яркими, разноцветными костюмами татар, киргиз, бурят, якутов, тунгусов,
алтайцев и других сибирских народностей.
На стенах фойе — десятки прекрасно сохранившихся шкур всевозможного
сибирского зверья. Несколько хороших чучел волков, медведей. Киоски
представляют собою художественно воссозданный тот или иной уголок
природы Сибири и ее быта: остяцкая юрта, полузанесенная снегом, с ее
инвентарем и рыболовными принадлежностями; алтайская юрта с уголком
тайги, с следами недавнего камлания — цветные ленты, куски одежды, шкуры
животных и т.р., развешанные в дар духам... Направо от сцены на фоне
декорации, изображающей полярную ночь, громоздится на глыбах снега и
льда тяжелая фигура белого медведя.
* * *
Вечер открывается татарским отделением. Перед публикой — внутренность
татарского дома с его обстановкой: две половины, отделенные одна от
другой красной ситцевой занавесью; там за занавесью — женщины, украдкой
приподнимающие покрывало и заглядывающие на мужскую половину, где на
полу сидят за чаем татары. Сначала следует сцена угощения хозяином
гостей, общий их разговор, потом двум из них предлагается сыграть на
дудках — чрезвычайно примитивных инструментах из камыша. Они играют
песню дочери Тефкелева о своей доле и песню похищенной дочери муллы.
Игра на дудках сменяется пением размышлений о сотворении мира и о жизни
людской. Затем поются песнь про любовь и песнь матери, под аккомпанемент
гармони. Далее выступает милый хор татарских детей, прекрасно
исполнивший три песенки: тюремную, историческую (о казанской башне
Сумбеки) и песню нищего мальчика.
Все номера татарского пения и музыки, несмотря на некоторое однообразие,
заинтересовывают своей оригинальностью и ярко выраженной в них
самобытностью. Певцы и музыканты награждаются шумными аплодисментами
публики.
* * *
Антракт. И затем хоровое отделение. На сцене хор музыкальной школы Ф.Н.
Тютрюмовой под управлением Б.М. Вядро. Участвующие в хоре одеты в
костюмы сибирских инородцев. Поется киргизская мелодия «Ай астында»,
подражание инородческой песне «Степь и песня» (музыка Рыбакова) и
русская песня «Сказали мне про молодца» (музыка Орлова). Хор звучит
стройно и довольно сильно, и каждый его номер покрывается
аплодисментами.
Хор сменяет группа якутов. Четверо молча полулежат около теплящегося
камелька, а пятый (А.Н. Малыгин) говорит и поет якутскую сказу «о
могучем богатыре Кюне-Эрлике, встретившемся с Абагы-Убола (сыном
дьявола)». Монотонная сказка дышит оригинальной экспрессией, от нее так
и веет бесконечными снежными пустынями, воем метелей, ширью и тоской
инородца, долгой полярной ночью...
Следующее отделение — самое интересное. Это — камлание, религиозный
обряд алтайских инородцев, для исполнения которого устроителями вечера
специально выписан был кам Мампыл с реки Катуни.
Публику предупреждают, что ни во время камлания, ни после него
аплодисменты не допускаются.
Публика настораживается.
Поднимается занавес. На сцене — кам в своем «священном» облачении, с
большим бубном и колотушкой в руке, символически изображающими коня и
плеть. Сидя на полу, он тихо бьет в бубен, потом начинает речитативом
обращение к огню, усиливает и уменьшает звук бубна, который то чуть-чуть
вздрагивает, то переходит в гулкие, как бы громовые раскаты. Кам
вскакивает и быстро кружится, продолжая молитвенные обращения к своему
предку — Каныму и к своей родине — Алтаю. Странно и жутко звучит его
сухой гортанный голос, щемящая, с завываниями, молитва... Звенят
колокольчики, привязанные на спину, рокочет и гремит гулкий бубен, то
поднимающийся над головой, то ударяющийся о землю; с шумом раскидываются
кольцом ленты облачения, как будто тоже пляшущие иступленную пляску...
Опускается занавес — а кам в религиозном экстазе все еще продолжает свой
обряд. Говорят, его с трудом остановили и он остался недоволен. Говорят,
что пульс его был во время камлания по 140 ударов в минуту.
* * *
Далее, вперемежку между танцами, проходят монгольское и бурятское
отделения. И.А. Шадрин в соответствующем костюме жизненно исполняет
сцену «Прощание монгольского князя с родной стороной» и поет две
монгольские мелодии.
Буряты Ербанов и Хазагаев исполняют несколько бурятских песен:
песню-пляску, призывную песню молодежи к сверстникам и старинную песнь о
воспоминаниях далекого прошлого. Монотонны и унылы мелодии, но дышат они
затаенной силой и трепетом живой человеческой души...
Заканчивается вечер нашими русскими народными песнями, исполняемыми
большим оркестром балалаечников: «Выйду ль я на реченьку», «Во саду ли,
в городе», «По улице мостовой».
В два часа ночи раздался марш, а публика все еще не хотела уходить.
Создалось приподнятое, возбужденное настроение, потому что для
большинства присутствовавших все виденное и слышанное явилось интересной
диковинкой.
И в самом деле, устроители вечера (Г.Н. Потанин и др.) заслуживают
искреннего спасибо. То, что было в их силах и средствах, они сделали.
Этот вечер — единственный в своем роде, первый и желательно, чтобы не
последний. Кроме несомненного образовательного и эстетического значения,
вечер имеет еще и ту положительную сторону, что он явился прекрасной
попыткой объединения представителей различных сибирских народностей, а
среди интеллигентных русских сибиряков усилил интерес к самобытным
чертам природы и жизни нашей великой окраины» (СЖ. 1909. № 41).
Сцена с шаманом заслуживает особого внимания. Представьте только себе
эту картину: шаман вошел в транс, начал обряд, а тут закрывают занавес и
говорят — ну все, номер окончен. А как же духи, а как же процесс
священнодействия? У него пульс был 140 ударов! Странно, что шаман вообще
смог самостоятельно остановиться, хоть и не сразу... Можно себе
представить, что он действительно остался очень недоволен! Но, как
выясняется из дальнейших материалов газеты, организаторы вечера все-таки
попытались загладить это неприятное впечатление.
Добавим, что финансовый отчет о вечере выглядел следующим образом: всего
было собрано 2 233 рубля 64 копейки: «в том числе от продажи билетов 1
646 рублей 25 копеек и от продажи со столов и киосков вместе с
пожертвованиями 587 рублей 39 копеек». Расходы по организации вечера
составили около тысячи рублей, и в итоге в пользу «недостаточных
сибиряков, обучающихся в столичных высших учебных заведениях», было
собрано около 1 200 рублей. Для дореволюционного времени — отличный
результат!
Томичи и алтайский шаман
После представления кама Мампыя далеко не сразу отпустили домой. Ему
организовали настоящую культурную программу, о чем писала «Сибирская
жизнь» в заметке «Пребывание кама в Томске»:
«Если томичи, вытащив из недр Алтая истого сына его, кама Мапыя, и
устроили для себя целый ряд зрелищ из его действий, как представителя
шаманской веры, зато и дали ему очень много, знакомя его с разными
сторонами жизни большого культурного города и с разными лицами.
Ему показали цирк, биоскоп, кинематограф, познакомили с типографией (в
Сибирском товариществе печатного дела), как с набором, так и с отливкой
стереотипа и печатанием газеты на ротационной и других машинах,
познакомили с паровой машиной, с пользованием телефоном и электрическим
освещением, познакомили с целым рядом опытов (плавкой железа, горением
фосфора в кислороде, горением его в надписях и рисунках, сделанных на
бумаге раствором фосфора в сероуглероде и проч.) в технологическом
институте; предполагалось вчера познакомить Мампыя с университетом и
технологическим институтом.
Вообще Мампыю оказан достаточно внимательный и теплый прием, и он увезет
из Томска на свою родину хорошие воспоминания. 23 февраля он был на
концерте хорового певческого общества, где с ним беседовал архиепископ
Макарий, как известно, в совершенстве владеющий алтайским языком. 25
февраля Мампый пожелал сделать визит архиепископу, которым был принят
ласково; владыка послал жене Мампыя несколько платков в подарок, а его
детям яблок, самому же Мампыю дал свою визитную карточку и свой портрет.
Двое местных художников, Л.П. Базанова и А.С. Капустина, приглашали к
себе Мампыя, каждая на несколько сеансов и сделали с него портреты. П.Т.
Виноградов, заинтересовавшийся шаманством, приглашал кама к себе и вел
продолжительные расспросы с ним, делая записи о шаманстве. 26 февраля в
общественном собрании происходило камлание, которому предшествовал
доклад А.В. Адрианова, посвященный шаманству и жрецам; зал был полон
интересовавшейся публикой.
В тот же день вечером, как доклад, так и самое камлание были повторены в
технологическом институте, в присутствии профессоров и
студентов-технологов, переполнивших аудиторию. Перед и после камлания
Мампый был исследован группой врачей при помощи приборов со стороны
сердца, пульса, дыхания, общей чувствительности и проч., причем
получены, как мы слышали, чрезвычайно интересные результаты.
Сегодня или завтра кам Мампый уезжает на свой Алтай, по горам и долинам
которого скоро понесутся рассказы о пребывании Мампыя в Томске» (СЖ.
1909. № 46).
Одним словом, польза от пребывания шамана в Томске оказалась обоюдной.
Профессора и студенты смогли провести «натурные исследования» шамана, не
выходя из университетской лаборатории; горожане увидели настоящее
камлание — некоторые, видимо, и два раза, на «Сибирском вечере» и в
рамках отдельного выступления. А шаман, мало того что расширил свои
кругозор и эрудицию, так еще и приобрел дополнительный «звездный статус»
как человек, побывавший практически в «столице» и пообщавшийся с самыми
высокопоставленными лицами.
И хотя сегодня исследования Сибири идут полным ходом, современный
читатель, наверное, не отказался бы побывать на подобном мероприятии и
побольше узнать о культуре родного края.
|
